Мне было пятнадцать, когда я встретила его. Его звали Ханс, очень распространенное в Германии имя, да и он сам — на первый взгляд — казался обыкновенным. Ему было «чуть за сорок», как он всегда говорил, и он был очень красив. На чистокровного арийца, про которого писали газеты, он походил мало: темные волосы, слегка смуглая кожа — он всем своим видом источал власть и опасность, но было в нем что-то такое неуловимо-мягкое, будто маленький штрих, завершающий весь портрет и делающий его особенным.
- Опять Есенина воешь? - в её, чуть более хриплом, чем обычно, голосе звенела ирония. Но не злая, как раньше. Она мягко опустилась рядом с ним на пол и притянула колени к груди. Что-то в ней явно изменилось.
Он ничего не ответил, взял очередной аккорд и, уже гораздо тише, не мигая, глядя ей прямо в душу, продолжил...
" Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому..."
Если не учитывать смущение от такой неудобной позы и вообще абсурдность всей этой ситуации... если отбросить все, и даже те годы, что прошли, разделяя их, то можно было представить, будто им снова тринадцать, и они снова лучшие друзья. Это было глупо, но Хелена позволила этой невинной иллюзии завладеть собой на пару мгновений.
«В нашем знакомстве нет ничего увлекательного и тем более романтичного. Психиатрическая клиника определенно не то место, где заводят друзей и обретают любовь всей своей жизни. Это место, где находят максимум единомышленников, товарищей по интересам. Или по диагнозам».
Я никогда не думала, что снова увижу его. Точно так же, как и не предполагала, что вновь попаду в омут его ярких голубых глаз, которые будто бы заглядывали в душу, в самое сердце, но были так холодны, как кусочки льда. То, что произошло два года назад, оставило большой отпечаток в моем сердце, я хотела забыть несколько лет моей жизни и выкинуть его из своих воспоминаний...
В четвёртой что-то неуловимо меняется с каждым днем. Все реже играет на гармошке Табаки, все чаще исчезает из комнаты Лорд, возвращаясь с розоватым румянцем на щеках, погруженный в свои мысли, а Слепой возбужденно тихим полушепотом что-то рассказывает Курильщику, который изредка бросает косые взгляды на красные кроссовки, висящие на вбитом в стену гвоздике, и кусает губы. И только Македонский остается внешне спокойным. Но только внешне.
Обычно шалости не бывают опасными для кого-либо, но иногда за подобные развлечение приходится дорого платить. Но разве это ли не повод, чтобы привлечь к себе внимание Судьи?
Я хочу ненавидеть тебя больше, чем что-либо на свете. Я хочу злиться на тебя за все, что ты когда-либо делал. Я хочу говорить тебе, что ты мне противен. Но каждое слово, произнесенное мной, означает совсем другое.